Мифологический словарь
А Б В Г Д Е Ж З И К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Э Ю Я
У одного фараона был взрослый сын. Звали его Сатни-Хемуас. Этот Сатни-Хемуас слыл великим мудрецом. Он был самым лучшим лекарем в стране, самым искусным писцом и звездочётом, знал даже те заклинания, которые не были известны верховному жрецу Тота.
Молва о Сатни-Хемуасе облетела весь мир. Во всех городах, на всех языках люди повторяли его имя, передавали его из уст в уста, рассказывали о несравненном мудреце детям. Иноземные кудесники приезжали за советом к Сатни-Хемуасу. Дом Сатни-Хемуаса стоял в живописном месте на взгорке. Это был высокий просторный дом с увитой плющом террасой, где можно было наслаждаться прохладой в знойные дни, встречать восход Ладьи Вечности поутру и любоваться закатами вечером.
Ни в чём не знал Сатни-Хемуас недостатка. Амбары его ломились, сокровищница была полна; его окружали верные слуги, готовые выполнить любое желание своего господина. У него была красавица жена по имени Мехитуасехет.
И только детей не было у Сатни-Хемуаса. Это очень печалило его и его жену.Однажды Мехитуасехет пришла в храм великого Птаха и обратилась к богу с молитвой.
— О великий Птах! — взывала она, воздев руки. — Услышь мою мольбу. Подари мне сына или дочь!
Но каменная статуя безмолвствовала. Вновь и вновь Мехитуасехет оглашала святилище мольбой; много часов простояла она, коленопреклонённая, перед жертвенником. Наконец её сморил сон. Женщина склонила голову на каменный постамент и задремала.
Но только она погрузилась в забытье, раздался голос:
— Слушай меня внимательно, Мехитуасехет! Пробудись, встань и иди домой. Завтра утром в твоём доме вырастет стебель дыни. Свари из него питьё и выпей.
Мехитуасехет проснулась. Поняв, что это был вещий сон, она возблагодарила Птаха и побежала домой.
На пороге её встречал Сатни-Хемуас. Он уже давно дожидался её, сгорая от нетерпения. Увидев бегущую Мехитуасехет, он закричал:
— Радуйся, жена! Мне приснился вещий сон! У нас родится сын! Боги повелели дать ему имя Са-Осирис и предсказали, что он совершит множество великих дел.
Мехитуасехет не стала говорить мужу про то, что ей возвестил голос в храме Птаха. Она прошла в дом. Всю ночь она от волнения не могла сомкнуть глаз и, едва забрезжил рассвет, побежала осматривать комнаты.
В самой маленькой комнате рос дынный стебелёк.
Женщина всё сделала так, как повелел Птах в вещем сне: сорвала стебелёк, сварила зелье и выпила. Год спустя у неё родился сын. Мальчика назвали Са-Осирисом.
Маленький Са-Осирис рос так быстро, что не только лекари и знахари в недоумении разводили руками, но даже сам мудрый Сатни-Хемуас— и тот не переставал удивляться. Когда Са-Осирису исполнился год, все, кто видел его, говорили: «Ему два года», а когда он достиг двухлетнего возраста, всем уже казалось, что это пятилетний мальчуган. Сатни-Хемуас очень любил своего сына и каждый день подолгу играл с ним в саду.
Когда Са-Осирис подрос и окреп, его отдали в обучение в храмовую школу. Но прошло совсем немного времени, и знаний у него было уже гораздо больше, чем у всех его учителей. Ещё через год мальчик состязался с лучшими чародеями страны. Сам фараон присутствовал на этом состязании! И умудрённые старцы вынуждены были признать полное превосходство Са-Осириса. Тогда Сатни-Хемуас, слывший величайшим из мудрецов, сам стал обучать Са-Осириса. Однако и он вскоре понял, что учить мальчика попросту нечему: он уже знает всё.
Однажды Сатни-Хемуас и его сын Са-Осирис отдыхали на террасе дома. Солнце уже клонилось к западу. Был приятный, тихий вечер.
Вдруг воздух наполнился криками, горестными стенаниями и плачем. Сатни-Хемуас вгляделся вдаль.
Хоронили богатого горожанина. Погребальная ладья везла через Нил роскошный гроб, украшенный золотом. Подле гроба голосили плакальщицы. А вслед за ладьей плыло множество лодок: это друзья и родственники провожали богача в его вечное жилище.
— Посмотри теперь туда, отец, — тронул его за плечо Са-Осирис.
Сатни-Хемуас повернулся и посмотрел туда, куда указывал его сын.
Неподалёку от грузовой пристани, в утлой тростниковой лодчонке везли на Запад бедняка. Тело его было завёрнуто в грубую циновку. И никто не пришёл проводить умершего. Только лодочник устало грёб веслом, да плачущая вдова сидела рядом.
— О Осирис! — воскликнул Сатни-Хемуас, отводя взгляд от этого тягостного зрелища. — Великий бог Дуэта! Сделай так, чтоб мне воздали в твоём Царстве, как воздается тому богачу, и да не постигнет меня участь бедняка!
— Нет, отец, — возразил Са-Осирис. -— Ты получишь в Дуате то, что получит бедняк.
Сатни-Хемуас опешил. Некоторое время он не мог вымолвить ни слова.
— Не ослышался ли я?! — воскликнул наконец он. — Неужели это слова сына, который любит своего отца?
— Именно так, — промолвил Са-Осирис. — Пойдём.
Он взял отца за руку и потянул за собой. Удивлённый Сатни-Хемуас пошёл следом за сыном.
Они переправились через Нил и очутились в городе мёртвых, среди гробниц и заупокойных молелен. Са-Осирис приблизился к подножию скалы, остановился и прошептал заклинание.
В то же мгновение пустыню потряс страшный грохот. Земля разверзлась, и Сатни-Хемуас увидел огромную пещеру.
— Эта пещера ведёт в Преисподнюю, — сказал Са-Осирис и снова потянул отца за руку.
Они вошли в полутёмный зал. Здесь, при желтоватом свете факелов, сгорбившись, сидели какие-то люди. Их было так много, что невозможно было сосчитать. Люди сучили верёвки из волокна, их пальцы были содраны в кровь, — но позади людей стояли ослы и пожирали верёвки.
Как зачарованный смотрел на это Сатни-Хемуас, пока Са-Осирис опять не потянул его за собой.
— Пойдём дальше, отец, — сказал он шёпотом.
Они подошли к двери, которая вела в следующий зал. Сатни-Хемуас толкнул её плечом. Дверь стала медленно открываться, и вдруг подземелье огласил душераздирающий крик.
Сатни-Хемуас замер, озноб пробежал по его телу. В жёлтом свете горящих факелов он увидел, что на полу перед ним лежит человек. Нижний шип двери был воткнут в его глаз. Дверь медленно открывалась, и шип так же медленно, с хрустом поворачивался в его окровавленной глазнице.
Сатни-Хемуас содрогнулся и попятился. Весь бледный, он вошёл в следующий зал.
У самых дверей стояло на коленях множество людей. Все с плачем молили о прощении. Вдали же, на почётных местах, сидели праведники.
Позади опять раздался истошный крик.
— Что это? — спросил Сатни-Хемуас. — От этого крика кровь стынет в жилах.
— Это ещё один умерший открыл двери и вошёл в Дуат, — ответил Са-Осирис. — Всякий раз, когда открывается дверь, шип поворачивается в глазу того человека... А сейчас мы войдём в Великий Чертог Двух Истин!
И они вошли в зал Загробного Суда.
Здесь посреди зала на троне царственно восседал сам владыка Преисподней. У трона стояли Тот, Маат и Хат-хор. Они следили за тем, как Анубис на весах взвешивает сердца. А в тёмной пещере, в углу зала, хищно пылали два глаза. Это чудовище Аммат затаилась там в ожидании, готовая, как только бог мудрости огласит обвинительный приговор, броситься на жертву и растерзать её.
И ещё Сатни-Хемуас заметил подле трона Осириса какого-то человека, облачённого в одежды из тончайшего полотна. Запястья его рук украшали золотые браслеты с изображениями богов, а на груди блестел лазуритовый амулет в виде жука-скарабея.
— Отец мой Сатни, — тихо проговорил Са-Осирис. — Видишь ли ты благородного человека, который стоит на почётном месте около владыки умерших? Это и есть тот самый бедняк, которого хоронили безо всяких почестейи везли на Запад в убогой лодчонке, завёрнутого в грубую циновку. Это он! Его привезли на Суд, взвесили его сердце и нашли, что содеянное им добро перевешивает зло. Но в земной жизни на его долю выпало слишком мало радостей. Поэтому боги велели отдать этому бедняку погребальное убранство богача, которого хоронили с роскошью и почестями. Ты видишь, отец: бедняка поместили среди праведников. Но ты видел и богача, отец мой Сатни! Дверной шип торчит в его глазу. Вот почему я сказал тебе: «С тобой поступят так же, как с бедняком, и да минует тебя доля богача».
— Сын мой Са-Осирис! — воскликнул Сатни-Хему-ас. — Немало чудес увидел я в Дуате! Но объясни мне: кто те люди, которые беспрерывно вьют верёвки, и почему эти верёвки пожирают ослы?
— Знай, — ответил Са-Осирис. — Люди, которые вьют верёвки, — это подобие тех, над кем на земле тяготеет проклятие богов. Они трудятся день и ночь, дабы увеличить своё богатство, но золото утекает, как вода сквозь решето, и у них не хватает даже хлеба, чтобы наесться досыта. Когда они приходят в Дуат и выясняется, что их злодеяния многочисленнее добрых дел, боги обрекают их на то же самое, что с ними было на земле... Тем, кто на земле творил добро, здесь тоже воздаётся добром, а тем, кто совершал зло, воздаётся злом. Так было, так есть, — и не изменится никогда.
С этими словами Са-Осирис взял отца за руку и вывел его из подземелья.
Это удивительное событие произошло в последний год жизни Са-Осириса. Мальчику тогда исполнилось двенадцать лет.
К отцу Сатни-Хемуаса, к великому фараону Та-Кемет, прибыл чернокожий гонец из Эфиопии.
Войдя в зал приёмов, гонец поклонился всем присутствующим, поклонился фараону и протянул ему свиток папируса.
— Кто может прочесть этот папирус, не разворачивая его и не повредив печати? — спросил он и насмешливо всех оглядел. — Даю вам десять дней. Через десять дней я снова буду здесь. Если окажется, что в Та-Кемет нет столь искусного мудреца, которому это под силу, то пусть ваша страна будет посрамлена навеки и пусть признает она превосходство Эфиопии!
Сказав это, гонец опять поклонился, окинул ещё раз насмешливым взглядом всех присутствующих и вышел.
Придворные мудрецы и кудесники стояли ни живы ни мертвы. Никто не решался поднять глаза, ни у кого не хватало духу заговорить первым.
Молчание нарушил сам фараон.
— Я жду вашего ответа, мудрецы, — проговорил он с тревогой в голосе. — Неужели же ни один из вас не в силах тягаться с презренной страной варваров?
Мудрецы угрюмо отмалчивались. Фараон посмотрел на сына. Но Сатни-Хемуасу тоже было нечего сказать.
— Сын мой Сатни! Что это? Или даже тебе не справиться с такой задачей? — воскликнул изумлённый фараон.
— Да, владыка, да будешь ты жив, здоров и могуч, — признался Сатни-Хемуас. — Кто же может прочесть послание, не разворачивая папирус?.. Но эфиоп дал нам десять дней сроку. Я сделаю всё, что в моих силах, чтоб не пришлось Та-Кемет признать превосходство Эфиопии.
Фараон нахмурился. Сатни-Хемуас отвесил низкий поклон и ушёл домой.
...Близился вечер. Вот уже несколько часов Сатни-Хемуас сидел на террасе, в мрачной задумчивости уставившись в одну точку и ничего не замечая вокруг. Мехитуасехет не тревожила мужа, боясь нарушить течение его мыслей.Но вот стали загораться звёзды. Пора было идти спать, а Сатни-Хемуас всё так же неподвижно сидел. Тогда Са-Осирис подошёл к отцу и спросил:
— Отец мой Сатни, скажи, чем ты так угнетён? Может быть, я смогу тебе помочь.
— Оставь меня, сын, — хмуро ответил Сатни-Хемуас. — Ты ещё слишком мал, и незачем тебе знать, какая у меня на сердце забота.
Но Са-Осирис не оставил отца в покое. Он надоедал ему вопросами до тех пор, пока Сатни-Хемуас, лишь бы только отделаться, не рассказал про эфиопского чародея.
— ...И вот теперь я думаю, как прочесть этот папирус, — закончил Сатни-Хемуас свой рассказ, тяжело вздохнул и умолк.
Са-Осирис рассмеялся, беззаботно и звонко.
— И из-за такого пустяка ты печалишься? Встань, отец. Я прочту это эфиопское послание.
Сатни-Хемуас метнул в сына гневный взгляд. Но тот продолжал захлёбываться смехом, и гнев Сатни-Хемуаса постепенно сменился удивлением. Немного подумав, он кликнул раба:
— Принеси мне из дома какой-нибудь папирус! Когда раб вернулся и с поклоном подал свиток, Сатни-Хемуас сказал сыну:
— А ну-ка прочти, что здесь написано.
— Это «Книга Мёртвых», — ответил Са-Осирис и, не развернув папируса, стал читать. Он читал до тех пор, покуда Сатни-Хемуас не прервал его, воскликнув:
— Достаточно! Сын мой! Завтра же мы идём к фараону, завтра же посрамим перед его величеством посланца варварской страны!
Наутро все придворные мудрецы во главе с Сатни-Хемуасом собрались в зале приёмов. Фараон приказал послать за эфиопом.
Эфиоп немедленно явился на зов его величества. Под мышкой он нёс своё таинственное послание. Не скрывая презрительной ухмылки, он оглядел всех и протянул Сат-ни-Хемуасу папирусный свиток.
Сатни-Хемуас тут же передал свиток сыну.
Глаза эфиопа расширились от изумления, когда он понял, что папирус будет читать двенадцатилетний мальчонка.
— Читай же! — приказал фараон. И Са-Осирис стал читать то, что было написано в папирусе:
«Было это в давние-давние времена.
Однажды царь Эфиопии, отдыхая в тенистой беседке на берегу пруда, услыхал чьи-то голоса неподалёку. Какие-то люди тихо разговаривали в прибрежных кустах. Царь прислушался.
— Если б меня не страшило возмездие, исходящее от великого Ра, — сказал первый голос, — я бы напустил на жителей Та-Кемет чары, и все египетские поля на три года стали бы неплодородными.
— Им не страшен неурожай, — возразил второй голос со знанием дела. — В их зернохранилищах достаточно запасов на случай голода... Нет! Чтоб унизить Та-Кемет и доказать его ничтожество перед Эфиопией, надо сделать из этой страны посмешище. Смех губительней всего на свете! Тот, с кем жестоко расправились, вызывает у людей сострадание и жалость. Но никогда не пожалеют того, кто смешон!.. Вот если 6 ты мог сделать так, чтоб их владыку, великого фараона, высекли плетьми на глазах у всего народа...
— Я могу это сделать, — заявил первый голос.
Дальше эфиопский царь слушать не стал и бегом бросился к кустарниковым зарослям, откуда доносились голоса.— Который из вас сказал, что силой его колдовства владыку Та-Кемет высекут плетьми на глазах у рабов и черни? — нетерпеливо потребовал ответа царь, глядя то на одного, то на другого.
— Это я сказал, — помедлив, признался молодой эфиоп. — Меня зовут Гор. Я сын негритянки.
— Так соверши же своё волшебство, Гор, и я тебя щедро вознагражу!»...
Са-Осирис замолчал, поднял глаза и в упор посмотрел на эфиопа.
— Да покарает тебя великий Ра! — сказал он. — Это ли написано в твоём папирусе?
— Это, — настороженно подтвердил эфиоп. Он избегал взгляда мальчика. — Продолжай.
«...Гор — сын негритянки слепил из воска носилки и четырёх носильщиков, — стал читать Са-Осирис дальше. — Затем Гор — сын негритянки произнёс над восковыми фигурками заклинание, оживил их и приказал им:
— Отправляйтесь в Та-Кемет. Принесите сюда фараона, всыпьте ему здесь, при всём народе, пятьсот ударов гиппопотамовой плетью и отнесите его обратно. Всё это вы должны сделать не больше чем за шесть часов.
И вот порождения эфиопского чародея ночью отправились в долину Нила. Они проникли в покои властителя, схватили его, связали, швырнули на носилки и помчались во весь дух в Эфиопию. Там они избили фараона розгами и гиппопотамовыми плетьми и той же ночью унесли обратно в Та-Кемет.
Наутро фараон призвал своих приближённых.
— Я велю казнить начальника стражи и всех, кто стоял в карауле! — кричал он в гневе. — Как могло случиться, что в спальню моего величества беспрепятственно проникли враги? Они унесли меня в Эфиопию и там избили розгами и плетьми. Клянусь могуществом Птаха, всё было именно так, как я говорю!
Вельможи изумлённо переглянулись: не помутился ли у фараона рассудок?
— О владыка! О наше солнце! — пролепетал один из них. — Не печалься. Великая Исида исцелит твой недуг. Прикажи послать за врачевателями.
— Вы думаете, я сошёл с ума? Так поглядите же!
И фараон показал свою жестоко избитую спину. Вся она была в кровоподтёках и синяках.
Возглас изумления вырвался у вельмож.
Но тут к фараону приблизился придворный мудрец, чародей и хранитель папирусов Гор — сын Па-Неше.
— Владыка, да будешь ты жив, здоров и могуч! — сказал он. — Стражники неповинны. Это эфиопские чародейства. Но, клянусь богами, я проучу колдуна, злоумышляющего против твоего величества!»...
Са-Осирис снова прервал чтение.
— Верно ли я читаю то, что написано в папирусе, презренный эфиоп? Отвечай!
Эфиоп стоял сжавшись, склонив голову. Колени его дрожали.
— Каждое твоё слово истинно, о мальчик, мудрый непогодам...
Са-Осирис стал читать дальше:
«...Гор — сын Па-Неше дал фараону перстень с амулетом. Ночью скороходы Гора — сына негритянки опять проникли во дворец, чтобы похитить фараона, унести в Эфиопию и отхлестать плетьми. Но они не смогли одолеть чудодейственной силы амулета и ушли восвояси.
Зато эфиопский царь в ту ночь был похищен! Гор —сын Па-Неше тоже слепил из воска четырёх носильщиков и повелел им принести царя Эфиопии в Та-Кемет, всыпать ему при всём народе пятьсот ударов плетью и унести обратно.
Утром царь Эфиопии призвал к себе Гора— сына негритянки, показал свою жестоко избитую спину и напустился на чародея с криком:
— Посмотри, что сделали со мной в Та-Кемет! Видишь?!.. Клянусь: если ты не сумеешь впредь уберечь меня от их волшебства, я предам тебя лютой казни!
Гор — сын негритянки изготовил свои талисманы и отдал их царю. Но едва наступила ночь, восковые скороходы Гора — сына Па-Неше вновь пришли в Эфиопию, похитили царя и опять высекли его на глазах у толпы.
И на следующую ночь повторилось то же самое.
Эфиопский царь был в отчаянии.
— Горе тебе, злодей! — визжал он, потрясая кулаками. — Из-за тебя я претерпел от египтян столько унижений! Клянусь всемогущими богами, завтра на рассвете тебя бросят на съедение крокодилам! Стража, сюда!..
— Господин мой и повелитель! — в слезах пал на колени Гор — сын негритянки. — Если ты велишь меня казнить, кто другой спасёт тебя от восковых скороходов? В Эфиопии, кроме меня, нет других мудрецов. Дозволь мне отправиться в Та-Кемет. Я должен увидеть и убить этого чародея.
Царь подумал-подумал и бросил злобно:
— Хорошо, ступай. Даю тебе полмесяца сроку.
Гор — сын негритянки поклонился и, пятясь, вышел из покоев.
На закате дня он покинул столицу Эфиопии и направился в Та-Кемет. Путь ему предстоял далёкий. Семь раз успела облететь небосвод Ладья Вечности, прежде чем он достиг фараонова дворца.
Стражники выставили копья ему навстречу. Но Гор — сын негритянки околдовал их и беспрепятственно прошёл в покои владыки.
— Эй! Кто здесь осмелился чародействовать против моего царя?! — закричал он на весь дворец. — Выходи, ничтожный! Я бросаю тебе вызов: мы будем состязаться в искусстве колдовства.
На шум сбежались придворные. Потом пришёл и сам фараон. Увидев эфиопского колдуна, все в страхе притихли.
— Где же ты? Или ты боишься? Отзовись! — кричал Гор — сын негритянки, не обращая внимания на вельмож из фараоновой свиты, столпившихся вокруг.
— Я здесь! — раздалось в ответ, и в зале невесть откуда возник Гор — сын Па-Неше.
— Значит, это ты чародействуешь против меня, ничтожный? — прохрипел, трясясь от злобы, Гор — сын негритянки. — Прокляни же тот чае, когда ты появился на, свет!
Он произнёс магическое заклинание, и вдруг посреди зала взвился огненный вихрь. Мгновение спустя уже весь дворец был охвачен пламенем. Каменные колонны горели точно сухая древесина.
Тогда Гор — сын Па-Неше сотворил своё заклинание. Едва он произнёс его, с неба хлынул ливень и затушил огонь.
Эфиоп взмахнул рукой — и вся земля Та-Кемет погрузилась в темноту. Стало холодно, как в подземелье.
Крики ужаса огласили дворец. Но Гор — сын Па-Неше только усмехнулся. Он тронул рукой волшебный амулет — и на небе опять засияло солнце.
От злости эфиоп даже засопел. На лбу его вздулись жилы, похожие на узловатые верёвки. Он что-то пробормотал — и внезапно вокруг фараона выросла каменная стена.
— Вот гробница для вашего повелителя! Он навеки замурован!
Гор — сын негритянки торжествующе оглядел собравшихся. Но не прошло и минуты, как сложенная из исполинских глыб стена растаяла словно туман.
И понял наконец эфиоп, что не под силу ему бороться с египетским чародеем. Дрожащим голосом произнёс он заклятие, сделался невидимым и бросился из дворца вон.
Но Гор — сын Па-Неше успел схватить его за шею.
— Вот он, эфиопский колдун! Смотрите на него все! И все вдруг увидели, что Гор — сын Па-Неше держит за шею жалкого общипанного гусёнка.
— Не губи меня, могучий чародей, — взмолился гусёнок. — Преврати меня снова в человека. Я больше не причиню вашей стране зла.
Гор — сын Па-Неше задумался. Все ждали.
— Ты даёшь священную в этом клятву? — спросил после долгого раздумья Гор — сын Па-Неше.
— Да, да, господин! Именем Ра клянусь не возвращаться в Та-Кемет, пока не пройдёт полторы тысячи лет».
— ...На этом кончается рассказ, что записан в папирусе, — объявил Са-Осирис. — Верно ли я его прочёл? Отвечай, презренный эфиоп!
Эфиоп не ответил. Он стоял, закрыв лицо руками и весь дрожа.
— О владыка, да живёшь ты, да здравствуешь и да благоденствуешь! — воскликнул Са-Осирис. — Погляди на этого злодея! Клянусь богами, этот человек и есть тот самый Гор — сын негритянки, о котором говорится в папирусе. Он не раскаялся в своих злодеяниях и, когда прошло полторы тысячи лет, вернулся в нашу страну, чтобы чародействовать. Но клянусь, владыка, что и я не кто иной, как тот самый Гор — сын Па-Неше. Я узнал в Царстве мёртвых, что наш враг, эфиопский колдун, собрался вновь напустить чары на Та-Кемет. А среди твоих подданных нет мудреца столь искусного, чтоб противоборствовать ему. Я умолил великого Осириса позволить мне вновь появиться на свет и не допустить посрамления Та-Кемет. И вот я воплотился в стебель дыни, из которого Мехитуа-сехет сварила напиток.
Тут Са-Осирис произнёс заклинание. Рухнул эфиоп на пол, корчась в страшных судорогах, и затих. Вспыхнуло пламя и превратило мёртвого эфиопа в горстку пепла.
От изумления все потеряли дар речи. Никто даже не успел сообразить, что произошло, как Са-Осирис стал таять в воздухе — и навсегда исчез.
Сатни-Хемуас закрыл руками лицо и разрыдался от горя.
...Шли годы. У Сатни-Хемуаса подрастал уже второй сын — выдумщик и озорник по имени Уси-мен-Гор.
Но до конца своих дней не переставал Сатни-Хемуас приносить жертвы в честь Са-Осириса, величайшего писца и мудреца.